31.07.2013
Елена ЯМПОЛЬСКАЯ

«Небывало жаркое», как сулили метеорологи, лето, грозившее «побить рекорды 2010-го» по части горящих торфяников и засыхающих на корню огородов, промчалось, словно лихач без тормозов, и врезалось в осень месяца на полтора раньше календарного срока. Прогнозы напугали гипертоников и канули в забвение, однако политическое лето-2013 действительно оказалось жарким. Пошел драйв. Началась движуха. В закрома родины лег богатый урожай разочарований — и синоптики здесь ни при чем.
Едва ли не каждый день добавляет в копилку самого актуального глагола очередную приятную новость: 
мэр Ванкувера разочарован «гомофобией в России».
Познер разочарован Путиным (как несколько раньше Басилашвили разочаровался в патриархе Кирилле).
Алексеева разочарована решением Европейского суда по правам человека, который не признал уголовные дела против Ходорковского политическими.
В Amnesty international разочарованы тем, что Толоконниковой отказали в УДО. Посол США разочарован приговором Навальному. Помимо этого, Штаты обещали разочароваться, если Сноуден вдруг покинет пределы «Шереметьево», — таки you are welcome.
В Белом доме (на Краснопресненской) разочарованы собственным мертворожденным детищем — Общественным телевидением.
Пентагон разочарован нашим предупреждением Финляндии относительно вступления в НАТО.
Законы о запрете гей-пропаганды и усыновления сирот в однополые «семьи», крупномасштабные военные учения, всеславянское празднование 1025-летия Крещения Руси... — а какие, собственно, претензии? Мы же вас не предали — слегка разочаровали.
Разочаровывать — удовольствие, доступное сильным. Плотность чужих разочарований прямо пропорциональна приросту твоей силы. Значит, растем.
В тот момент, когда афоризмы из Екклесиаста окончательно стали моветоном, неупотребимым в приличном обществе, пришло время собирать разбросанное. И проводить ревизию: вот это удастся восстановить. А вот с этим, видимо, надо проститься навсегда. Оплакать, помянуть и не ждать новой встречи.
Поскольку на дворе лето, пусть и скоротечно переходящее в осень, перед глазами у дачников маячит одна грандиозная и, похоже, невозвратная потеря — Подмосковье. Ближнее и не очень. «Надо наводить порядок!» — повторяет самый симпатичный на всю страну губернатор (пока врио, но до 8 сентября уже недалеко) Андрей Воробьев. Интересная задача — навести порядок в доме, попавшем под прицельное бомбометание... Думаю, даже Великая Отечественная прокатилась по столичным пригородам меньшим катком, нежели двадцать лет новейшей российской истории, когда деньги заменяли и совесть, и закон.
Если б знали вы, как мы продали подмосковные вечера... Теперь доторговываем остатками, ошметками, обрезками. Там, где год назад катались на велосипедах, нынче шлагбаум, открывающийся только ради запыленных бетономешалок. Лес, в котором из поколения в поколение собирали сопливые маслята, сегодня вне доступа — как абонент плохого сотового оператора. Попал в границы будущего коттеджного поселка. Границы затянуты рабицей, а то и наглухо запаяны металлическим забором. Сюжет: добровольный гулаг. Саундтрек: тарабарский галдеж с отчетливыми промельками русского мата. Владельцы возводимых коттеджей тоже в большинстве случаев изъясняются с сильным акцентом. Я не против акцента в принципе. Я просто не хочу, чтобы Московская область разучилась говорить по-русски.
Вкупе со ржавыми «жигулями» мы переуступили мигрантам — богатым и нищим — то, в чем они вовсе не нуждаются и без чего мы теряем связь с детством: смолистый дух жаркого полдня, грустную нежность закатов, наши земляничные полянки, скамейки на берегу, качели меж двух сосен...
Вы заметили, что в Подмосковье давно никто не гуляет? На улицах одни гастарбайтеры. Ладно, в простых демократичных СНТ, но и на какой-нибудь овеянной легендами Николиной Горе, где некогда ради вечернего променада к полосатым пижамам дачников прицеплялись золотые звезды Героя Соцтруда, — кто там гуляет сегодня? Не смешите меня. На Николиной и тротуаров-то не осталось.
«Жестокие, сударь, нравы в нашем городе, жестокие!» — дикость, проклинаемая Островским, спустя полтора века придавила нас всей своей первобытной тяжестью.
Заборы, заборы, заборы. В Подмосковье больше нет горизонтов. А значит, нет будущего.
Собаки, собаки, собаки. Не милые тузики, но злобное опасное зверье — от спустившихся в долину алабаев до дурных брехливых кабысдохов. Охрана, охрана, охрана — тысячи тупеющих от безделья русских мужиков в униформе из подбора. Мужики эти удивительно быстро вспомнили понятие «хозяин»: «хозяин велел», «хозяин не велел», «спроси у хозяина»... Честное слово, начинаешь сожалеть о временах, когда Хозяином в стране называли одного человека. Все-таки звучало не столь холопски.
Подмосковье задыхается от людской скученности и гниет в отходах. Проехал мимо леска — шварк туда пакет с мусором! Природу рвут зубами, кромсают заживо, шинкуют в кровавое крошево. Хватаются за неосторожно протянутый палец и оттяпывают по плечо.
Тут вам не Москва (даже не Москва), где в каждом дворе найдется пассионарная общественница — все телефоны в управе оборвет, но выяснит, по чьему распоряжению вырубаются под окном тополя. В Подмосковье давно оставили телефон в покое — чего зря нервы трепать? И связываться опасно — как бы самому ненароком голову не отпилили. К тому же, бумажонка, дозволяющая очередную вырубку, наверняка имеется. Дураков-то все меньше: теперь под любое вопиющее к небу деяние подложена законная резолюция. Потому, надо ли Сердюкова посадить либо визг бензопил остановить — только руками разводят. И валятся с жалобным треском стволы, а ведь каждое из этих деревьев — уж простите мне такой антигуманизм — наверняка многократно ценнее той человеческой особи, ради чьей баньки оно погублено.
Это раньше были люди, которые видели былинку на ветру, а обнимали душой целый свет. И не делили землю на свою и чужую. Душевный навык потерян — не тщеславиться личными сотками, не огораживать колючей проволокой собственные гектары, а чувствовать, что тебе принадлежит весь мир. Даже если в этом мире ты совершенно свободен от какой-либо недвижимости.
Во времена моего детства между соседними участками нельзя было ставить заборы. Только живая изгородь — чтобы не поощрять у дачников «частнособственнические инстинкты». Смеялись тогда над этим... Иронизировали... Ну и че, на одних инстинктах краше живется? 
Можно при гангрене пудрить нос и тонировать прыщики, можно заставить все областные трассы щитами: «Здесь когда-то Пушкин жил, с Тимирязевым дружил», но спасение Подмосковья требует мер жестких, чтобы не сказать жестоких. Десятки тысяч личностей — и своих, и пришлых — необходимо разочаровать по-крупному. Сумеет Воробьев — значит, сильный. Значит, растет.